http://bookscafe.net/book/gorbatov_aleksandr-gody_i_voyny-29688.html.
Спасибо, что скачали книгу в бесплатной
электронной библиотеке BooksCafe.Net
Приятного чтения!
Горбатов Александр Васильевич
Годы и войны
Горбатов Александр Васильевич
Годы и войны
Аннотация издательства: От солдата царской армии до
командующего армией Советских Вооруженных Сил - таков боевой путь участника
первой мировой, гражданской и Великой Отечественной войн, Героя Советского
Союза генерала армии А. В. Горбатова. Не просто складывалась судьба
воина-коммуниста. Необоснованно репрессированный в период культа личности
Сталина, он с честью прошел через все испытания, вернулся в боевой строй, и его
полководческий талант в полной мере раскрылся в ходе сражений против
немецко-фашистских захватчиков. О жизни и воинской службе, крутых поворотах
судьбы, походах в боях, встречах с видными полководцами и военачальниками
рассказывает А. В. Горбатов в своих мемуарах, которые не переиздавались с 1965
года. В это издание внесены некоторые уточнения. Для массового читателя.
Биографическая справка: ГОРБАТОВ Александр Васильевич (род.
21.3.1891) в деревне Пахотино ныне Палехского района Ивановской области в семье
крестьянина. Русский. Член КПСС с 1919. Участвовал в 1-й мировой войне в
качестве унтер-офицера. В Советской Армии с 1918. В годы Гражданской войны
командовал полком. В 1926 окончил кавалерийские командные курсы, в 1930 КУКС.
На фронтах Великой Отечественной войны с июня 1941. Командир стрелковой
дивизии, стрелкового корпуса, а с июня 1943 - командующий армией. За умелое
руководство войсками 3-й армии (2-й Белорусский фронт) в январе-феврале 1945
при прорыве долговременной обороны противника и отражении его контрударов в
ходе Восточно-Прусской операции, личное мужество генерал-полковнику Горбатову
10.4.45 присвоено звание Героя Советского Союза. После войны командовал армией,
воздушно-десантными войсками, войсками военного округа. С 1955 генерал армии. С
1958 в Группе генеральных инспекторов МО СССР. Кандидат в члены ЦК КПСС в
1952-61. Депутат Верховного Совета 2-5 созывов. Награжден 3 орденами Ленина,
орденом Октябрьской Революции, 4 орденами Красного Знамени, 2 орденами Суворова
1-й степени, орденом Кутузова 1-й степени, Суворова 2-й степени, Кутузова 2-й
степени, 2 орденами Красной Звезды, медалями, Почетным оружием, иностранными
орденами. Умер 7.12.1973. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве. (Герои
Советского Союза. Краткий биографический словарь. Воениздат. 1987. Стр. 349)
Содержание
Глава первая. Крестьянский сын
Глава вторая. Царская армия
Глава третья. За власть Советов
Глава четвертая. Боевая служба продолжается
Глава пятая. Так было
Глава шестая. Фронт откатывается на Восток
Глава седьмая. Вперед!
Глава восьмая. Днепр
Глава девятая. Ветер Победы
Глава десятая. Мир на земле
Слово о советском полководце. Маршал Советского Союза А. М.
ВАСИЛЕВСКИЙ
Примечания
Глава первая. Крестьянский сын
Наша семья состояла из отца, матери, пяти братьев и пяти
сестер.
Отец был набожный, трудолюбивый, не пил, не курил и не
сквернословил. Роста он был среднего, болезненный и худощавый, но нам, детям,
он казался обладателем большой силы, ибо тяжесть его руки мы часто ощущали,
когда он нас хотел "поучить" - учил он нас на совесть...
Мать, тоже набожная, была доброй женщиной и великой
труженицей, вечно озабоченной, чем накормить, во что обуть и одеть свое
многочисленное семейство. Новая одежда покупалась только старшим брату и
сестре, а вся старая переходила к младшим;
но мы всегда были одеты чисто, без дыр и прорех, а на
заплаты внимания не обращали. Мать ухаживала за коровой и лошадью, успевала
работать не только по дому, а еще в поле и в огороде, правда с нашей посильной
помощью. Даже семилетняя Аня считалась работницей и присматривала за тремя
малышами.
К хлебу в нашей семье относились крайне бережливо, потому
что хватало его только до нового года. Мать, когда резала хлеб, тщательно
соразмеряла куски, не оказался бы чей больше: в нашей дружной семье иногда по
такому поводу вспыхивала ссора, порой и потасовка. Впрочем, вмешательство отца
быстро наводило порядок.
Несмотря на то что все работали, жили мы впроголодь. Молоко,
сметану, масло - все несли на базар; ежегодно выпаивался теленок, но и его тоже
вели на базар.
Я упоминал, что была у нас и лошадь. Но лошади как-то
"не приживались" у нас, к великому нашему горю, - конечно, не потому,
что за ними плохо ухаживали или заставляли непосильно работать. О хорошей
лошади отец и мечтать не смел она в те годы стоила рублей шестьдесят -
семьдесят. Он покупал лошадь рублей за десять. Понятно, это уже была старая,
изработавшаяся кляча, находившая у нас в скором времени свой естественный
конец. Такое горе наша семья пережила четырежды за десять лет. Большого труда
стоило отцу и мне, его главному помощнику в этом деле, содрать с худой павшей
лошади шкуру, нигде не порезав,каждый изъян понижал ее стоимость. Продавалась
шкура за три, а иногда даже за четыре рубля, и таким образом выручалась часть
стоимости живой лошади.
В нашей и окрестных деревнях существовал обычай поздней
осенью, по окончании полевых работ, уходить на зиму в отхожий промысел на
выделку овчин. Все мужское население, достигшее двенадцати лет, покидало свои
дома до масленицы, а порой задерживалось и на первые недели великого поста, и
этому все радовались: чем дольше работа, тем больше заработок, да, кроме того,
и начесанной с овчин шерсти привозили больше. Женщины и девушки - те, что не
работали на фабриках в городе Шуя, - всю осень и зиму пряли шерсть, вязали на
продажу варежки.
Но вот наступали весна, лето. К западу от нашей деревни
Пахотино находились большие леса, порубки и болота. Начиналась своеобразная
"страда" хождение по грибы, по ягоды. Собирать их ходили целыми
семьями, приносили много. Но лучшая, самая красивая ягодка отправлялась в
кузовок, а не в рот. Какой соблазн нам, ребятам! Но мы знали, что на базаре
будет цениться только лучшая ягода, и это почти всегда удерживало нас от
искушения. И грибы оставлялись для собственного потребления только с
червоточинкой и большие. Осенью брали клюкву, а после первых морозов и калину.
И мал и стар - все стремились заработать для хозяйства
лишнюю копейку. Для лошади и коровы требовался объемистый фураж, да нужно было
заготовить сена в запас, чтобы продать излишки на базаре, а потому косили траву
везде, где она только была: в лесу, на полянах и просеках, и осоку в болоте.
Выкошенное в болоте вытаскивали целую версту, идя по пояс в воде.
Давно это было, но на всю жизнь мне запомнился день 9 марта
1899 года, когда мне исполнилось восемь лет. В этот день, по народному поверью,
прилетают жаворонки, и существовал обычай: пекли из теста подобие птиц и в одну
из них запекали копейку. Тот, кому достанется жаворонок с копейкой, будет
счастливым целый год! Вот мать и побаловала нас - напекла из ржаной муки
жаворонков, и счастливый достался мне, - правда, не без некоторого участия
матери в этой случайности. День был солнечный, теплый, на столе лежал ворох
жаворонков, у всех братьев и сестер было радостное настроение, тем более что
поджидали отца из города, куда он повез на продажу воз сена; мы с нетерпением
ждали возвращения отца, потому что он всегда после базара привозил нам по
горсти семечек или по баранке.
Вдруг пришел сосед, вернувшийся из города, и сообщил нам
ужасную новость: наша лошадь пала, не доезжая двух верст до города. Радость
сменилась горем и плачем. Накануне весенних работ остаться без лошади! Даже
маленькие дети понимали весь ужас положения...
1899 год памятен мне еще тем, что я этой осенью пошел в
школу, находившуюся в деревне Харитоново, в пяти верстах от нас. Школьнику того
времени приходилось переживать такие затруднения, которым трудно поверить
теперь. Учение сельских школьников ограничивалось обычно тремя зимами в
сельской или церковноприходской школе. После этого образование считалось
законченным, так как никаких других школ в сельских местностях не было, учиться
же в городе не позволяли средства. Трехклассных сельских школ тоже было мало, и
они бывали очень удалены друг от друга. Осенью детям приходилось брести по
непролазной грязи проселочных дорог, а зимой, при морозе с ветром, пробираться
по сугробам и бездорожью в плохонькой одежонке и убогой обуви. Иногда казалось,
что не сможешь дойти, застынешь от холода.
Путь наш проходил через два леска и две деревни. По
преданию, когда-то в одном лесу кто-то повесился;
когда мы пробегали через этот лес, каждый шорох заставлял
нас замирать от ужаса. Только на опушке леса мы вздыхали с облегчением. Зато
через деревни проходили шумной и беззаботной толпой.
Невдалеке от деревни Харитоново, между деревнями Овсянница и
Черняткино, тянулась пологая возвышенность; ходила легенда, будто в ней зарыта
лодка с золотом (почему-то именно лодка). Проходя это место, все говорили о
том, что когда-нибудь нам удастся найти эту лодку, и каждый высказывал свои
желания, что бы он на эти деньги купил. Осенью больше всего хотелось иметь
крепкие кожаные сапоги, зимой мечталось о теплой шубе, шапке и особенно о
валенках по ноге. Иногда же, совсем по-ребячьи, мечтали на это золото сообща
выстроить дом с закоулками, чтобы можно было играть в прятки...
Летом 1901 года, когда я уже неплохо умел читать, мне в руки
попалась книжонка в 32 страницы о цветке папоротника; в ней подробно
рассказывалось о том, что папоротник цветет ровно в полночь на Ивана Купалу.
Увлекательно описывалось могущественное свойство цветка: завладевший им получал
способность все видеть и слышать, а самому оставаться невидимым и неслышным.
Автор подробнейшим образом перечислял меры предосторожности, которые необходимо
соблюдать, возвращаясь с цветком, чтобы его сохранить. С другом моим, Ванькой
Натальиным, мы читали, перечитывали, почти выучили наизусть все наставления.
Главным местом наших заседаний были старые ясли под осиной. Мы рисовали себе,
что могли бы сделать, став невидимками; возможности представлялись нам
неисчерпаемыми! Однако трудности и опасности, связанные с добыванием цветка,
заставляли сильно задумываться. Ванька дрожал при одной мысли об этом. Мне же
все больше и больше хотелось достать волшебный цветок, и не дальше, как этим
летом. О своем решении я не говорил никому, даже Ваньке.
В соседних лесах было много папоротниковых зарослей. За три
дня до Ивана Купалы я сходил в лес, осмотрел заросли, наметил подходящую кочку
для сидения, уходя, заломил кусты, чтобы в темноте безошибочно выйти к этому
месту. В самый канун Иванова дня потихоньку, никем не замеченный, взял с
божницы небольшой медный крест, запрятал за пазуху и в сумерки отправился в
путь, хотя до полуночи было еще далеко.
В поле я чувствовал себя отлично, но лишь только вошел в лес
- стало жутко. Видно, правду писали в книжке, что нечистая сила на человека,
идущего искать цветок, будет наводить "страшный страх", чтобы
заставить его вернуться. Не дойдя до намеченной кочки, я уже изнемогал от
страха. Но вдруг меня осенила мысль: если нечистая сила так хочет заставить
меня вернуться, значит, папоротник будет цвести! Это придало мне храбрости.
Дойдя до моей кочки, я концом креста очертил три раза круг
(так было указано в книжке), вошел в него, трижды перекрестился, поклонился на
все четыре стороны с коленопреклонением, сел на кочку и стал ждать. В левой
руке зажал крест, а правую держал навытяжку, чтобы сразу схватить цветок: ведь
он будет цвести одно мгновение. Немного беспокоило, что я не знаю, где именно
появится цветок: у корня или на листах.
Малейшее дуновение ветерка казалось мне приближением
нечистой силы. Руки немели от напряжения. Осторожно перекладывая крест из левой
руки в правую, я вытягивал свободную руку, чтобы схватить цветок. Но он не
появлялся. Изо всех сил старался не двигаться, не моргнуть, напряженно
вглядываясь в темноту. Несколько раз мне виделась вспышка огня совсем рядом со
мной, я быстро сжимал руку, но желанного цветка в ней не оказывалось. Задремал
ли я, или так померещилось уставшим глазам - но вдруг что-то засветилось. Я не
смел оглянуться, боясь, не уловка ли и это нечистой силы, чтобы отвлечь меня от
цветка, когда он появится. Но это занималась заря.
Я понял, что ночь прошла и ждать больше нечего, надо
возвращаться домой. А вот как это сделать? В книжечке указано было, как
возвращаться с цветком, а как быть мне теперь, не имея его? Я перешагнул через
спасительный круг и бросился бежать без оглядки. Лишь очутившись на лугу, возле
речки, немножко пришел в себя.
Солнышко вставало, роса поблескивала под его лучами.
Неведомое до сих пор восхищение красотой природы охватило мою измученную ночным
напряжением душу. Я почувствовал такое радостное облегчение от того, что теперь
никакая нечистая сила не властна надо мной, что повалился на траву и заснул
крепким сном.
Дома никто не заметил моего отсутствия. Но вдруг до меня
долетел удивленный возглас отца: "Да где же крест-то? Он ведь стоял на
божнице". У меня, что называется, душа в пятки ушла - креста у меня не
было! Неужели я его потерял? Если бы дознались, кто взял крест, да, главное, на
какое "бесовское" дело, - мне бы крепко досталось. Я сбегал в лес и
нашел крест. Вечером он был на своем месте. Вновь начались удивленные вопросы:
где же он был? Я, конечно, молчал.
Никому ни одним словом я не обмолвился о своем неудачном
поиске. Вопрос о цветке так и остался нерешенным: не цвел папоротник или я,
уснув, прозевал его? Но книжечку я порвал.
Кажется, это была последняя детская фантазия о внезапном
богатстве, рожденная вечной нуждой, в которой жила наша семья.
Учеба моя закончилась весной 1902 года. После экзамена я,
сияющий, принес домой похвальный лист. Мать заплакала от радости, вся семья
радовалась вместе со мной, все меня хвалили. Но окончание школы накладывало на
меня совсем уже другие обязанности по хозяйству. Два старших брата, Николай и
Иван, а также старшая сестра Татьяна работали в городе; мальчик, окончивший
школу, становился помощником родителям и работал вместе с ними.
Осенью отец уехал искать работу по выделке кож, и в октябре
пришло от него письмо, что он подыскал место в селе Ольшанка, Хвалынского
уезда, Саратовской губернии. Отец приказывал Николаю бросить работу в Шуе,
забрать с собой Саньку и приехать к нему.
Мать провожала нас на лошади до пристани, там мы сели на
пароход и поплыли по Клязьме, Оке и Волге. Помню, на рассвете мы причалили в
Хвалынске; на берегу возвышались горы арбузов, мы долго выбирали и купили два
немного помятых, зато самых крупных за три копейки.
До Ольшанки нам предстояло пройти двадцать верст по размытой
дождем дороге, а мы были навьючены сумками и котомками с необходимым для
выработки овчин инструментом: крючьями, косами, чесалками и т. д. Надо было
взобраться на крутой берег, а раскисшая меловая почва так и ползла под ногами.
Я был обут в материнские полуботинки с резинками, на каждом шагу они оставались
в грязи, идти же босиком было холодно. Несколько раз брат пытался посадить меня
к себе на плечи, но ничего не получалось, потому что он тоже был нагружен
изрядно. Как бы мы добрались до места - трудно сказать, если бы, на наше
счастье, нас не нагнал крестьянин на телеге. Разговорились. Он оказался жителем
Ольшанки. Крестьянин разрешил мне сесть на подводу, а когда выехали с крутого
подъема на ровную местность, позволил положить на телегу и все вещи.
В Ольшанке дела оказалось немного, так как там работали еще
два овчинника. Мы закончили все к половине зимы и заработали так мало, что,
даже продав начесанную шерсть, после уплаты 25 рублей за квартиру (деньги по
тому времени большие) могли бы лишь купить билеты и вернуться домой с пустыми
руками. Как быть? Даже твердый по характеру отец был настолько этим смущен, что
посоветовался с нами.
Брат Николай предложил уехать ночью, тайком, благо паспорта
были у нас на руках, а не у хозяина: денег хватило бы на билеты и мы сохранили
бы шерсть. Я осмелился добавить, что иного выхода нет. Отец, привыкший всю
жизнь быть честным, склонялся к тому, чтобы расплатиться с хозяином, продав
шерсть здесь. Но брат его отговаривал, уверяя, что и опасного здесь ничего нет:
"Хозяин - человек богатый, и он видел нашу бедность и
нужду. Не станет он за нами гоняться". Безвыходность положения и наша
настойчивость принудили отца согласиться. Наняли мы подводу, ночью погрузились
и уехали втихомолку из Ольшанки. По Волге плыли до Сызрани. Там на
железнодорожной станции получилась непредвиденная задержка: отец хотел купить
два полных билета и один четвертной, но мне уже полагался половинный. Пришлось
отцу упросить соседа, чтобы тот за три двухкопеечные булки одолжил для показа
кассиру своего шестилетнего мальчика. Так удалось сэкономить и на билетах.
Мы с братом облегченно вздохнули и развеселились, когда
поезд тронулся: все-таки, шептались мы, могло ведь случиться, что хозяин послал
бы за нами погоню... Отец же был по-прежнему молчалив и печален. Жестокое,
несправедливое к труженику устройство жизни вынуждало даже такого твердого в
нравственных правилах человека, как наш отец, решаться на поступки, которые он
считал дурными, и это его терзало.
Впрочем, некоторые "преступления" против
имущественных прав "казны" и богачей настолько вошли в крестьянский
быт, что нравственная их оценка начисто отмерла, и когда их совершали, то
заботились лишь об удаче и безнаказанности.
Недалеко от нашей деревни начинались большие леса. Мы, да и
все наши соседи, ездили туда за хворостом, ибо дрова стоили дорого. Иной раз
удавалось свалить и сухое дерево и, разрубив или распилив его на небольшие
части, тщательно замаскировать на телеге хворостом - иначе встреча с лесником
сулила большие неприятности. Особенно страшно было проезжать мимо его сторожки
на берегу реки, как раз у самого моста.
Однажды, после окончания весенних работ в поле и на огороде,
выдалось свободное время. Мы с отцом поехали в лес. Нам повезло: три сухих
бревна лежали у нас под хворостом. Отец приказал мне ехать с возом домой,
пообедать и возвратиться к нему; сам он остался заготавливать дрова.
Из лесу можно было ехать по торной дороге или через луг.
Дорога через дуг была короче, но надо было переезжать канаву. Провожая меня,
отец строго приказал не ездить лугом. Я, конечно, обещал сделать все так, как
он приказал, но в душе решил сэкономить полтора километра и, выехав из лесу по
дороге, свернул на луг. Подъехав к канаве, остановился, прикинул, в каком месте
лучше ее переехать, и тронул лошадь. Вдруг - о ужас! - застряв в канаве,
сломалось колесо, и воз сел. Меня обуял такой страх, я так растерялся, что
никак не мог сообразить, что же делать; сваливать хворост о телеги страшно, на
дне заложены три бревна, а сторожка лесника в каких-нибудь трехстах шагах;
вернуться к отцу - еще страшнее. Решил отпрячь лошадь и ехать в деревню верхом.
Но отец, по-видимому, не очень мне верил. Он вышел на опушку
и, увидев, что я поехал по лугу, стал наблюдать, как я преодолею канаву. Только
я стал отпрягать лошадь, как увидел отца, идущего ко мне. Дрожа от страха и
обливаясь слезами, я прикидывал, что теперь со мной будет. Когда же отец был
уже недалеко от меня, я бросился что было сил в лес. С опушки увидел, что отец
действует по моему замыслу - выпряг лошадь и верхом поехал в деревню. Я
продолжал стоять на опушке, наблюдая, не появится ли около воза лесник. Но
лесника не было. Долго я ждал возвращения отца и, не дождавшись, удрученный,
вернулся в лес.
Скачать можно здесь:
http://bookscafe.net/book/gorbatov_aleksandr-gody_i_voyny-29688.html.
Скачать можно здесь:
http://bookscafe.net/book/gorbatov_aleksandr-gody_i_voyny-29688.html.
Комментариев нет:
Отправить комментарий