Публикация Анны Макеевой.
2-ая глава книги "Переворот"
Придя из
волости, Щербинин Егор Михайлович велев своей жене Хариессе собрать в узелок
продукты, а сам, взяв молоток, отправился к соседу Илье, что жил напротив,
прибить последний лист железа на крыше, которую он ему крыл. Через два-три часа
надо было выступать против белочехов, которые якобы появились в Ункурде. Мозг
сверлила мысль: «Зачем надо было собирать собрание? Ведь кулаки все равно не
пойдут против чехов…» Как он отстаивал, чтобы организовать исключительно
добровольческий отряд. Но его не послушали и созвали сбор. Занятый своими
мыслями он вдруг услышал голос своей младшей сестренки: «Братко, братко! Там у
волости большевиков бьют!» Проворно соскочив с крыши, он сказал ей: «Беги к
Лапкову Владимиру Семеновичу и скажи ему, чтобы он сейчас же шел ко мне».
Девушка побежала к волости, а Егор ушел в свою избу. Следом за ним прибежал
запыхавшийся его дядя, Анисим и со словами: «Егорша! Уходи скорее! А то тебя
убьют, там у волости уже всех большевиков разоружили!» Делать было нечего.
Набросив шинель, сунув наган и наскоро простившись с семьей, он вышел на улицу.
Пересек ее и скрылся в ольховнике. Здесь оставаться до ночи было нельзя, надо
как можно скорее уходить в Новый, предупредить и организовать там всех большевиков.
Только бы успеть. Только бы успеть! И пошел ниже села, болотам. Поравнявшись с
улицей Галкино, все же решил забежать к Павлу. Носов только что прибыл из
волости и был еще дома. Сборы были недолгие и они уже вдвоем прошли и
спустились к речке, перешли ее и пошли лесистой стороной, без дороги. Шли все
сосновым лесом, хотя дорога была лишь за речкою, почти рядом. И уже у самой
больницы, что стоит на пригорке у пруда, у самой стены сосняка услышали шум
тарантаса. Кто-то ехал один. Подошли к опушке и узнали – ехал Кустиков Яков
Андреевич. Быстро завернули лошадь в лес и приступили к делу. «Беда, Яков
Андреевич! Ведь восстали наши кулаки-то! Не теряя ни минуты надо решить, что
делать? Вот мы с Павлом по пути никак не сговорились. Давайте обсудим втроем. Я
предлагаю сейчас же всем вместе уйти в надежное место и схорониться до ночи. А
ночью сходим в разведку и может кого еще соберем. В одиночку теперь ничего не
выйдет! Поодиночке раздавят, как мух!» «Что вы, Егор Михайлович! По-моему до
этого дело не дойдет, возразил Кустиков. – Ведь нас большая сила. Да и все это
надо с точностью выяснить. Я сейчас вернусь и предупрежу всех товарищей,
встретимся ночью на кладбище». Такое же мнение высказал и Носов. Как не
настаивал Егор на своем предложении, однако это ни к чему не привело. И
Кустиков, погоняя лошадь, быстро вернулся в свое село. Снова остались двое.
«Послушай, Паша, давай до ночи схоронимся в надежном месте, а там решим!» «Нет,
Егор Михайлович, я все-таки пойду домой и узнаю все сам. Ну, смотри, Павел!
Подумай! Пожалеешь потом!» И друзья расстались. Егор углубился в лес, а Носов
зашел в больницу. В последнее время он сильно недомогал и решил обратиться к
врачу. Егор присел на пенек у высокой сосны в мелкой поросли сосняка. Отсюда
ему была видна дорога и больница. Хотел подождать, еще раз встретить Павла и
отговорить его. Но что это? На мосту через речку послышался топот конских
копыт. Тут как раз открылись двери больницы и Носов, выйдя направился прямо к
лесу, к дороге, в сторону дома. Только он пошел по дороге, как в раз показались
всадники. Егор, вынув наган, глубже залез в мелкую поросль и, подойдя к толстой
сосне, стал наблюдать. Предупредить Носова об опасности он уже не мог. А Носов
все шел по дороге, спускаясь в ложок. Потом вдруг остановился, оцепенев на какое-то
мгновение, и после этого, свернув с дороги, быстрыми шагами пошел в сторону
реки, а когда за ним погнались верховые, то побежал. Егор видел, как над Павлом
сверкнула сабля, и несколько человек, соскочив с вершен, связали ему руки. И
часть конников повели его обратно в сторону Старого Белокатая. Как ему хотелось
выручить Павла, но что он мог поделать против кучи вооруженных людей. «Эх,
Паша, Паша! Не послушал меня! Да успел ли Кустиков хоть кого-нибудь
предупредить?» - подумал Егор Михайлович. Теперь он знал, что кулаки восстали.
Время уже много перевалило за полдень. В лесу как-то по необычному стало темно.
Самое страшное это быть одному. Решение пришло быстро. «Уйти сейчас к тетке и
там переждать. Да и кладбище от них недалеко. И он пошел по опушке леса, что
тянется над селом. Маленькой тропою, вьющейся между ржаного поля, вышел прямо в
огород к своей тетке. Не успели даже напиться чаю, как заметили верховых на
улице. Это были белогвардейцы. Оставаться в этом доме было дальше нельзя.
Простился и вышел по огородным бурьянам на кладбище. Все село было как на
ладони. У мирской, в центре села, увидел большое скопление всадников. Вот они
разъехались и маленькими группами умчались по улицам. Замаскировавшись в куст
крапивы, решил ждать темноты. Потянул свежий ветер, шевеля куст крапивы.
Зашумели листвою березы, а еще через какое-то мгновение поползли по небу черные
тучи. Ветер уже налетел какими-то перевалами, прокатывался по ржаному полю как
морская волна, прилизывая густую рожь, бился о стену высоких сосен. Вдруг туча
раскрыла свои гремучие пасти, с грохотом извергаясь вспышками молнии. Пошел
сильный дождь, не дождь, а прямо ливень. Схорониться было негде, а дождь
непрерывно лил и лил. Промокла насквозь фуражка и струйки воды текли по густой
бороде. Гроза длилась очень долго, почти до самой темноты. Дождь перестал
ненадолго, на час или два, а потом полил снова. Вышел из крапивы и долго ходил
по кладбищу, прислушиваясь к каждому шороху, к каждому звуку, но никто не шел.
Часов не было, но время было уже за полночь. На селе пропели петухи, ждать
больше было нечего, так как нельзя здесь было остаться на следующий день. Надо
уходить, но куда? Где, у кого узнать все подробности случившихся событий? И так
ли это все уж страшно? Шинель, гимнастерка и даже белье промокло и прилипло к
телу. Давал себя чувствовать и голод. Так или иначе надо было выйти к людям, но
куда? И решил –домой. Впереди еще верст десять пути. Заторопился. Идти обратно
тем же путем было опасно. Дорогой? Нет? Попадешь на засаду. И пошел другим путем,
полями и степью. Мокрая шинель стала тяжелой и мешала идти, заплетаясь в
коленях. Попробовал снять, но опять стало холодно, на горе, словно нарочно,
потянул ветерок. Снова оделся и пошел все быстрее и быстрее, чтобы согреться и
хотя бы до рассвета пробраться незамеченным к дому. А вода хлюпала в ботинках,
да порядком натирало ноги, но разуваться не было времени. «Пусть ноги в кровь,
лишь бы успеть, успеть до рассвета!» Все шел и шел. А вот и последний маяк, и
пригорок, а там и деревня. Какая она? Что там? На маяке десятка три высоких
сосен, остановился отдохнуть. До села уже близко, но что это? Над селом густой
пеленою расстилался туман. И как будто ничего не случилось. Лишь кое-где
тявкнет собака, да еще раз пропели, видимо, уже утренние петухи. Тяжело вздохнул,
пошел по пшеничному полю, под гору, на огороды прямо в село. Когда спустился,
стала видна и деревня, а туман уже высоко висел над домами. Начиналось утро.
Прямо домой? Нет нельзя! Зайду в соседний овин, а потом по усадьбе проберусь к
Николаю, этот не выдаст. И зашел в каменную яму, сверху кругом заросшую
крапивою… Сердце учащенно билось. Надо хоть минуту-две отдохнуть, собраться с
мыслями и приготовить себя ко всяким неожиданностям. В ограде соседа скрипнули
задние ворота и уже в огороде послышались голоса и ругань. Приготовил наган.
Шли трое, впереди всех сосед Николай. Подошли ближе, узнал всех троих. «Это
Егорко, я сам видел», - выкрикивал Тихон. – Забрать в волость!» Тогда Егор
вышел на обратную сторону овинной ямы и заговорил: «Слушайте! Я мог бы убить
сейчас вас, но я этого не сделал. Что толку, сегодня вы убьете меня, а завтра
придут и убьют вас. Подумайте над этим хорошенько, соседи. Николай вам
правильно говорит – сегодня ваша, а завтра будет наша. И знайте, что скоро сюда
прийдет Красная Гвардия. Кое-кому видимо придется ответ держать. Подумайте
хорошенько над этим. Подумайте, что может…» Как ушат холодной воды на голову,
так подействовали эти слова на соседей. «Ну, ладно, Егор Михайлович, уходи с
богом, - проговорил сосед Владимир и пошел обратно по огороду. Тебя, прошу,
Николай, сообщи поскорее жене, пусть несет сюда продуктов и сухую одежду. Через
пять минут Хариесса была уже в овине. Переодевая мужа, она рассказывала, что
его искали до самой ночи. Перерыли все. Даже ей угрожали расстрелом, что многих
большевиков посадили. Посадили и Носова Павла, страшно избили его, что везде по
дорогам стоят заставы. Переменив белье, одев другую шинель и ботинки, Егор
простился с женой, что-то прошептал ей на ухо. Пошел и крепко пожал руку
Николаю. Спасибо, Коля, не забуду. А ты запомни, Тихон, что мы вернемся. И
очень скоро вернемся! Уже стало совсем светло. Обернувшись еще раз, помахал
рукой и быстрыми шагами направился в поле. Перевалил за бугор и скрылся в лесу.
Идя днем несколько раз встречался с людьми в лесу, в поле. Спрашивал у них
дорогу на какой-нибудь хутор или заимку, шел по ней, но скрывшись из глаз,
поворачивал в другую сторону. Петляя бездорожьем или лесами, он лишь в полдень
добрался до хутора Мазунина. Хозяива были дома. Хутор стоял вблизи большой
дороги и находиться тут до ночи было опасно, но страшно хотелось отдохнуть. Еще
раз подумать обо всем и наметить дальнейший маршрут. С Мазуниным договорились
так: Поставили в его огороде жердь и если она будет стоять, значит все
спокойно, а если жердь упадет – угрожает опасность. После чего Егор ушел через
речку и поднялся на пригорок, в вершине пруда, поросшего камышами. Подумал:
«Если, что, уйду в камыши». Тепло пригревало июньское солнце, разлилась по телу
нежная истома. Сильно клонило ко сну. Растянувшись под тенью березы, незаметно
уснул. Вдруг проснулся, что это? И приложив к глазам бинокль, ахнул! Жерди не
было. По хутору, который был виден как на ладони, сновали верховые. Оглядевшись
кругом, он быстро спустился к воде, и зашел в густой свесившийся в воду ивовый
куст. Воды было по пояс. Но илистое дно пруда глубоко засасывало ноги, и вода
постепенно поднималась все выше. Маскировка была отличной. Никому и в голову не
могло прийти, что сидит в воде человек, но зато и видимости никакой. Значит здесь
сидеть по крайней мере до ночи. Иначе не уйдешь, потому что по дороге возле
пруда неоднократно проезжали верховые, даже был слышен храп лошадей. Как бы
только вытерпеть? Все тело ныло, было тяжело дышать. Все крепче и крепче
сжимала грудную клетку вода. Ноги засосало так, что вода дошла уже до горла.
Руки устали держать узелок с продуктами. Время же наоборот тянулось бесконечно
медленно. И так стоял долго, долго. Стало совершенно нетерпимо, путались мысли.
Не вытерпел. Вытащил ноги и кое-как продвинулся на мелководье. Л.егче стало
дышать. Солнце хотя и не закатилось, было уже за горой и больше не грело. Холод
прошел по телу, застучали зубы: «Нет, так больше нельзя! Зачем полез в этот
пруд? Лучше было укрыться в лесу. Ведь все равно на хутор нельзя выйти, хотя бы
и ночью. И как утка стал медленно двигаться возле самого берега. Руки настолько
отекли, что мог выпасть наган. Все же на берегу вылез на сухую землю, в густой
черемшанник, в сплошную тень. Ноги и руки сводила судорога, а зубы перестали
стучать. Надо встать и идти как можно быстрее, чтобы согреться. А тут все еще
день, проклятый день! Без солнца, но день! Лежал плотно, словно сросся с
землей. Постепенно становилось теплее. Мысли почему-то угасали, угасла
последняя искра сознания, забылся и уснул. И вдруг снова открыл глаза. Была
ночь. Ныло все тело, оно теперь не дрожало и не дергались мышцы, не стучали
зубы, а было тяжелым и непосильным. Однако яснее заработала мысль и постепенно
восстановилась вся обстановка. - Если жить, значит бороться! Надо идти,
согреться и восстановить силы. Еле поднялся на ноги, весь мокрый и грязный.
Пошел прочь от этого дохлого места. Поднялся вверх по речке до хутора
Павлецова, немного согрелся, надо было обсушиться, но хозяина дома не было.
Пришлось снова шагать по логам и равнинам, польским бездорожьем и лесу. В самую
полночь вышел на хутор «Крутая речка», что в десяти километрах от Ункурды, на
этом хуторе жил брат Дмитрий, однако, к брату Дмитрию заходить не решился, а
зашел к его соседу Дьякову Егору. Хозяева хотя с большой опаской, но приняли.
Оказалось, что брата уже арестовали, и в его дом было идти опасно, но и на
хуторе в день оставаться тоже было нельзя. Обменяв у хозяина свое мокрое белье
на сухое, он ушел недалеко на бугор, поросший сосновым и березовым лесом, который
уже смыкался со сплошным урманом. В случае опасности отсюда можно было уйти.
Когда наступило утро, с бугра хорошо были видны хутор и дорога. Мокрую шинель
разбросил на куст рябины. Снова тепло пригревало утреннее солнце. Видел, как к
хутору подъехали верховые и пробыв там с полчаса, все ускакали обратно. Словно
какая-то невидимая рука направила белогвардейцев по следу. В том, что это ищут
его, он не сомневался. День был особенно длинный и ясный. Сильная жара парила в
степи, но в лесу было прохладно. А он сидел и думал. Думал про мужика и про
землю: - Вот он батрачит сегодня у кулака год, два, десять лет и в конце концов
отдельным из них удастся обзавестись сначала одной, потом второй лошадью. А с
появлением третьей в этом хозяйстве уже появиться батрак, и тот бывший батрак
становится уже кулаком. Годы батрачества не проходили даром. Это была большая
школа, школа хозяйничества, воровства и надувательства. Казалось бы, что
человек после многолетней батрацкой муштры, должен быть самым человечным, а
получалось иногда наоборот. Окулачившись, бывший батрак становился если самым
рачительным хозяином, то и самым жестоким эксплуататором. А причиной всему была
земля. За нее хватался каждый, пытаясь выйти в люди. Вот почему и сегодня так
смело поднялся кулак. Да и не один, а увлек за собой большую часть
крестьянства. С наступлением темноты он вышел на хутор и распростился
хозяевами, ни слова не сказав им о своем маршруте. На хуторе ему стало
известно, что в Нязепетровске еще находятся Красные. Идти большими дорогами опасался,
а все шел березовыми дубравами, вблизи от железной дороги. За всю ночь не было
слышно ни одного гудка паровоза, поезда почему-то не шли. Настал новый день.
Совсем недалеко впереди желтела казарма, хотелось войти в этот одинокий домик и
порасспросить. Только поравнялся, как в раскрывшемся окне показалась женщина.
Широко раскрытые черные глаза строго смотрели на незнакомца, человека в военной
фуражке и серой солдатской шинели, с пышной светло-русой бородой. Решил
спросить напрямик: - Красные где? - В Нязепетровске! – также прямо ответила
женщина. - А я вас заметила еще у верстового столба и сразу определили, что Вы
…. И не договорила. В глазах ее появился испуг. - Да, я большевик, - договорил
он за нее. - Тогда идите скорее тут недалеко наши, - сказала женщина. Минуя
железнодорожную выемку дорога пошла под уклон. Тут недалеко на поляне
занимались у пулемета красногвардейцы. Подошел к ним, поздоровался. Из группы
бойцов, лежавших у пулемета, поднялся человек в кожаной куртке, видимо их
командир. Он подошел и представился. - Бугров! В чем дело? Егор коротко
объяснился. - Ваши документы – попросил Бугров. Тогда он вынул из гимнастерки
бесформенный сверток бумаг и сказал: - Размокли и пропали совсем. - Да, ваши
документы пропали и пока до выяснения мы вас задержим. А сейчас располагайтесь
и отдыхайте. Солнце уже высоко поднявшись в небо ласково пригревало. Расстелив
шинель под сосной, Егор прилег отдохнуть. Все мысли пропали сразу, уснул
крепким долгожданным сном. Конный отряд белогвардейцев, скакавший из села Н.
Белокатая на дороге в сосняке наткнулся на большевика Носова Павла Федоровича.
Чего, чего, а уж этого они никак не ожидали, чтобы встретить самого главного
большевика, да еще и на лесной дороге. Ведь стоило ему лишь на сто метров
удалиться от дороги в лес, и никто бы его не заметил. Нет, однако, словно
наперекор всему он шел открытой дорогой и конечно должен был видеть и даже
слышать скачущий отряд, а что это за отряд ему не трудно было догадаться. Он
бросился бежать лишь тогда, когда был уже замечен. Один русоволосый белоглазый
парень, выхватив шашку, догнал и рубанул его по плечу, одновременно отсек ему
ухо. Тогда другой тому заметил: - Эх, Иван Степанович, напрасно так делаешь.
Всю дорогу арестованный, обливаясь кровью, не поспевал бежать с лошадьми, и все
время избивался плетьми. Когда заехали в улицу Галкино, то на квартире
арестовали еще и брата, Носова Василия Федоровича, причем увидав его в избе,
приказали прямо вылезать в окно, и, избивая, увели в волость. Уже поздно
вечером, когда большевиков и сочувствующих большевиков было арестовано около
тридцати человек, большая часть арестованных была посажена в амбаре волости,
так как любую половину не могла вместить волостная каталажка. Теперь была уже
поставлена охрана арестованных. Был составлен пофамильный список всех
военнообязанных и из них организован конный отряд, хотя некоторые и не служили
совсем в кавалерии. Общее командование принял на себя царский офицер Устюгов
Иван Матвеевич. На всех проселочных дорогах поблизости от села, были выставлены
посты и секреты, по два-три мужика, вооруженные охотничьими ружьями, топорами и
вилами. На другой день переворота, половина конного отряда производили обыски и
аресты большевиков, а другая уже занималась разведкой. Рано утром по приказу
белогвардейского штаба на селе заработали все кузницы. Отковывали копья и пики.
Кто приносил железные вилы, кузнец отбивал лишние зубья и получалось однорогое
или даже двурогое копье. А кто нес обыкновенное долото и после небольшой
кузнечной выправки получалась пика. Один старикашка по прозвищу «Яша Петушок»
принес в кузницу долото и говорит: - Кузнес, сделай мне копеисё – кузнец сделал
ему, а когда его спросили, зачем оно ему – ответил: - Босовиков бить.
Вооружались такими копьями, топорами и дробовиками старики. Они же выходили и
на посты, по дорогам вокруг села. Молодежь же особенно бывшие кавалеристы,
вооружались клинками и пистолетами, видимо привезенными из армии. У некоторых
были даже военные винтовки. Другие делали длинные деревянные пики. С отстрыми
металлическими штыками на конце, за что и были прозваны «деревянные казаки».
Была одна даже настоящая пика, она находилась в помещении волости. Как она
попала и кем была завезена в деревню, неизвестно. У некоторых конников были
настоящие кавалерийские седла домашней работы. На другой день мятежа, после
всех дополнительных арестов выяснилось, что среди арестованных нет еще
некоторых большевиков: Щербинина Егора Михайловича, Устюгова Степана
Калистратовича, Ожегова Алексея Сергеевича, Ширяева Николая Ивановича и других.
Начались повальные обыски у родственников, однако обнаружить их не удалось.
Арестованные большевики охранялись очень строго. Родные на свидание не
допускались, разрешалось лишь проносить передачку, продукты, которые после
тщательной проверки вручались по адресу. Прогулки арестованным не разрешались,
кроме того, что разрешалось выводить по одному в уборную. И эта кратковременная
прогулка некоторым стоила дорого. Как только арестованный заходил в арестное
помещение он получал удар прикладом в спину. Арестованные женщины – учительницы
Эглед Мария Яковлевна и другие, содержались отдельно во второй каталажке,
помещении коморника, которое тоже закрывалось на замок, но окно в нем было без
решеток. Каждого арестованного при вводе в арестное помещение, тщательно
обыскивали. Но кто будет обыскивать женщин? Для этой цели специально вызывали
какую-нибудь старушку. На другой день стало известно, что кулацкий мятеж
охватил довольно широкую округу. Взбунтовались кулаки Айлинской, Карантравской,
Яныбаевской и других волостей. 10 июня Кустиков Я.А. собрался ехать в волость в
Старо-Белокатай, где он работал заместителем председателя ревкома. Жили они
тогда в селе Ново-Белокатае, в конце улицы Суханки, у самой больницы. После
встречи в лесу у больницы с Носовым и Щербининым, он ехал быстро погоняя
лошадь, даже не остановился у своего дома. Все равно жены дома не было, она
жила с коровами на заимке. Обстановка требовала как можно скорее принимать
какие-то меры. Приехав в мирскую – так называлось тогда сельское правление –
Кустиков тут же позвонил в Старо-Белокатай, но ему не ответили. Тогда он
позвонил в Месягутово, ему тоже никто не ответил. Видимо телефоны были уже
прерваны. И только сумел дозвониться в Емаши Хлебникову, которому сообщил о
кулацком мятеже в Старом Белокатае. Хлебников пообещал тут же выехать с отрядом
на помощь. Немного успокоившись он решил ехать на ямскую квартиру и приготовить
мирских лошадей. Гонял Ямшину – как тогда называли - Кустиков Сергей
Кондратьевич. Пока они пили чай, в квартиру зашла соседка и сказала, чтобы они
оба куда-нибудь скрылись, так как большевиков скоро будут бить и что в Старом
Белокатае восстание. Тогда они решили ехать в Месягутово, где был крупный
красногвардейский отряд. Пара лошадей стояла наготове. Однако Кустиков решил
еще раз позвонить в Старо-Белокатай и послал в мирскую ямщика Кустикова С.К., а
сам остался на квартире. Когда ямщик Кустиков С.К. подошел к мирской. Там уже
было много народу. Его схватили и посадили. Тут же стали приводить и других
большевиков. Кустиков Яков А., не дождавшись своего ямщика и увидев, что по
селу засновали верховые, ехать один не решился, а скрылся вместе с Шадриным
Ефимом Дементьевичем у него на квартире. Вечером нагрянул обыск, Шадрина
арестовали, но Кустикова не нашли. Пойти ночью на кладбище, несмотря на то, что
была гроза и было темно, он видимо, побоялся засады. Да и не покидала мысль о
том, что скоро должна прийти помощь, которую пообещал ему Хлебников. Так прошла
ночь. Настал новый день, в сене хозяйничали восставшие кулаки. Человек сорок
большевиков и сочувствующих большевикам было арестовано. Все они посажены в
каменную кладовую купца Лыткина. Тут же были братья Дьяковы Иван и Дементий
Евдокимович, Пономаревы Ефим и Андрей Петрович, Малыхин Илья и Михаил Е.,
Устюгов Петр Калистратович, Кустиков Алексей Иванович, Коробов Наум Иванович,
Будаков Михаил Корнилович, Зуев Никифор Дмитриевич и многие другие. День
прошел, а помощь от Хлебникова все не приходила. В следующую ночь Кустиков Яков
решил перебраться в другое место. Ночью он вышел в огород, а оттуда в лес.
Опушкой леса пришел к речке Суханке и по ее руслу пришел почти к себе домой.
Как раз их дом стоял на берегу этой речки при впадении ее в пруд. Домой он не
зашел, а пройдя в камыши отвязал лодку и тихо переправился на другую сторону
пруда. Здесь жила теща и братья жены Мозгляковы. Осторожно пробравшись
огородами, влез сначала на сарай, потом опустившись в ограду, подошел и
постучал тихонько в окно и разбудил жену брата жены, Михаила. Передал ему
список Н.Белокатайских большевиков, передал также револьвер. Снова ушел на
сараи и там провел остаток ночи и весь следующий день. Днем к Мозгляковым
приходил сосед, тоже Мозгляков и говорит, что у них будет обыск и если Яков
здесь, пусть скроется подальше. Узнав об этом, вечером Кустиков попросил у
своей тещи лошади, чтобы этой же ночью уехать в Емаши. Была у нее такая
лошадка, которая могла пробежать расстояние тридцать километров за один час, но
лошади теща не дала. Тогда он перебрался на ободарку, что стояла на берегу
залива. Здесь он и провел всю эту ночь. Утром к Мозгляковым пришла его жена
Наталья, узнав, что муж скрывается на ободарке, она прошла недалеко от нее, но
зайти в нее побоялась, он тоже не показался. Так она и не видела своего мужа. В
эту ночь к нему, на ободарку пришел Шурин- Михаил. В разговоре с ним Кустиков
выразил недоумение почему до сих пор нет Хлебникова с отрядом? И сказал, что
это последняя ночь, если и завтра не будет Хлебникова, то он уйдет и проберется
в Емаши сам. Прошла и эта короткая июньская ночь, последняя возможность, в
которую еще можно было уйти. После того, как ушел Михаил, он долго не мог
уснуть и лишь на утро, когда стало светло, сон взял свое. Когда проснулся, то
было уже не ранее утро. Солнце стояло высоко над горой с сосняком. Вдруг
послышались голоса, сначала с одной стороны, а затем с другой. Тогда он понял,
что ему никуда не уйти. Скоро послышался вблизи храп лошадей. – Выходи! –
прозвучал громовой окрик. Ободарка была окружена со всех сторон. Окружив
плотным кольцом арестованного, вся группа людей, пешие и конные двинулись на
улицу. Поравнявшись с домом шурина, остановились. У Кустикова потребовали
оружие, он сказал, что отдал его брату жены, Михаилу и велел ему принести
револьвер. Тот побежал в амбар и вынув пистолет из сундука с рожью, принес и
отдал его белогвардейцам. После этого Кустикова посадили на верховую лошадь и
увезли в мирскую. Часа через два приехали белогвардейцы из Старо-Белокатая и в
тарантасе увезли Кустикова в волость. По дороге с Старо-Белокатай конвоиры
страшно избили его. А когда проезжали по улицам Старобелокатая, вокруг
тарантаса ехали верховые с саблями наголо. Арестованный был связан и привязан к
спинке тарантаса. В улицах некоторые богомольные кликуши кричали: - Антихриста
везут! А когда приехали к волости, то остервенелые белогвардейцы набросились и
прикладами затолкали его в каталажку. Когда он свалился на пол и захлопнулась
дверь, сидевшие там ахнули. Шерстяной домотканый пиджак был изорван в клочья.
Сползла вниз ситцевая рубаха и показались на всем теле сплошные кровавые рубцы,
следы белогвардейских плетей. Слиплись в крови кудрявые волосы, совершенно
закрылись глаза. В тот день был праздник Вознесения. В это время отряд
Хлебникова шел на выручку Белокатайских большевиков. Узнав об этом от своей
разведки, белые, ему навстречу послали Третьякова Николая, который был когда-то
раньше знаком с Хлебниковым, с провокацией. Встретив Хлебникова с отрядом за
деревней Яныбаево, Третьяков сказал ему, что в Белокатае много войск, что
пришли чехи. В результате своей малочисленности, отряд Хлебникова повернул обратно.
Обман полностью удался. Выполнив задание кулаков, Третьяков сам потом примкнул
к белым. Начальнику штаба красногвардейского отряда Киневу И.Х. и комиссару
этого отряда Будакову Г.К., в день переворота удалось скрыться в лесу, но через
день или два они были схвачены около деревни Шакарлы, белогвардейской разведкой
и доставлены в Старо-Белокатай. Избранный председателем рев трибунала большевик
Будаков М.К. в день мятежа был в поле, сеял лен. Приехал с поля поздно вечером.
Утром на следующий день, он уже знал, что кулаки подняли мятеж, однако сам
пошел узнать и убедиться в этом. Когда он пришел в мирскую, его тут же
арестовали. 8-9 июня 1918 года в селе Месягутово состоялся межволостной съезд
Советов. Делегатами в нем из Старобелокатая были: Устюгов Степан Калистратович,
Ожегов Алексей Сергеевич. Они уехали со съезда, не дожидаясь его окончания.
Хозяин квартиры по секрету сообщил, что сегодня готовится восстание,
большевиков перебьют, они рассказывали, что в Мясогутово восстание вспыхнуло 9
июня 1918 года под вечер, а они уехали домой и постарались укрыться в лесу на
заимке. Это спасло их от ареста, а может быть и от физического истребления. Так
как в первые дни мятежа особенно сильно свирепствовал белый террор.
Комментариев нет:
Отправить комментарий