К. Валишевский. Начатки современной России. Первые Романовы.

            "Родившись в "страшный" 1605 год, видевший триумфальный въезд в Москву Лжедимитрия со своею польскою свитою. Будущий Патриарх Никон, от бедных финских крестьян деревни Вельдеманово Нижне-Новгородской области. В соседней деревушке Григорове, вскоре родился и противник, позднее встреченный Никоном: поп Аввакум, представляющий изъ себя самую оригинальную и самую мощную фигуру этой эпохи. При крещении Никон получил имя Никиты. Его отца звали Миною. Мать умерла рано, мачехой оказалась Ксения, имевшая необыкновенно злой характер.

По другим свидетельствам: "Какъ Аввакум, так и вообще все в стране, съ особенной любовью указывали, что отец Никона былъ черемисъ, а мать его была татаркой".

Когда мальчикъ подросъ, отецъ отдалъ его учиться грамоте. Книги увлекли Никиту. Выучившись читать, онъ захотелъ изведать всю мудрость божественнаго писания, которое, по тогдашнему строю понятий, было важнейшимъ предметомъ, привлекавшимъ любознательную натуру. Онъ взялъ изъ дома отца нисколько денегъ, удалился въ монастырь Макария Желтоводскаго, нашелъ  какого-то ученаго старца и прилежно занялся чтениемъ священныхъ книгъ. Здесь съ нимъ случилось событие, глубоко запавшее въ его душу. Однажды  отправился онъ съ монастырскими служками гулять и зашелъ съ ними къ какому-то татарину, который во всемъ околодке славился темъ, что искусно гадалъ и предсказывалъ будущее. Гадатель, посмотревши на Никона, спросилъ: "какого ты роду?" "Я простолюдинъ", - отвечалъ Никита. - "Ты будешь великимъ государемъ надъ царствомъ российскимъ!" сказалъ ему татаринъ.

Черезъ несколько времени отецъ Никиты, вероятно уже вдовый въ то время, узнавши, где находится его сынъ, послалъ къ нему своего приятеля звать домой и сказать, что бабушка его лежитъ: при смерти. Никита воротился домой и вскоре лишился не только бабки, но и отца. Оставшись единственнымъ хозяиномъ въ доме, Никита женился, но его неудержимо влекли къ себе церковь и богослужение. Будучи человекомъ грамотнымъ и начитанным, онъ началъ искать себе места и вскоре посвященъ былъ въ приходские священники одного села. Ему было тогда не более 20 леть отъ роду.

Никита перешелъ въ Москву по просьбе московскихъ купцовъ, узнавшихъ объ его начитанности. Онъ имелъ отъ жены троихъ детей, но все они померли въ малолетстве одинъ за другимъ. Это обстоятельство сильно потрясло впечатлительнаго Никиту. Смерть детей принялъ онъ за небесное указание, повелевающее ему отрешиться отъ мира и он решился удалиться въ монастырь, Никита уговорилъ жену постричься въ московскомъ Алексеевскомъ монастыре, далъ за нею вкладъ, оставилъ ей денегъ на содержание, а самъ ушелъ на Белое море, и постригся въ  Анзерскомъ ските, подъ именемъ Никона. Ему было тогда 30 летъ. Житие въ Анзерскомъ ските было трудное. Братия, которой было не более двенадцати человекъ, жила въ отдельныхъ избахъ, раскинутых по острову, и только въ субботу вечеромъ сходилась въ церковь. Богослужение продолжалось целую ночь; сидя въ церкви, братия выслушивала весь псалтырь; съ наступлениемъ дня совершалась литургия; потомъ, все расходились по своимъ избамъ. Царь ежегодно давалъ въ Анзерский скитъ "руги" (царское жалованье хлебомъ и деньгами) по три четверти хлеба на брата, а рыбаки снабжали братию рыбою, въ виде подаяния. Надъ всеми былъ начальный старецъ по имени Елеазаръ,

Спустя несколько времени, Елеазаръ отправился въ Москву за сборомъ милостыни на построение церкви и взялъ съ собою Никона. Въ Москве анзерскихъ монаховъ наделили щедро; они собрали до пятисотъ рублей и возвратились въ свой скитъ. Но деньги нарушили доброе согласие, которое до того времени существовало между начальнымъ старцемъ и Никономъ. Первый держалъ деньги въ ризнице; послёдний боялся, чтобъ ихъ не отняли лихие люди. Ссора дошла до того, что Елеазаръ не могъ равнодушно смотреть на Никона, а Никонъ, сойдясь съ какимъ-то богомольцемъ, посещавшимъ Анзерсюй скитъ, отправился вместе съ нимъ на судне. Чуть было не погибнувши на пути отъ бури, Никонъ прибылъ въ Кожеозерскую пустынь, находившуюся на островахъ Кожеозера, и по своей бедности отдалъ въ монастырь,- куда не принимали безъ вклада - свои последния богослужебныя две книги. Никонъ, по своему характеру, не любилъ жить съ братиею и предпочиталъ свободное уединение; онъ поселился на особомъ острове и занимался тамъ рыбною ловлею. Спустя немного времени, по кончине тамошняго игумена, братия пригласила Никона быть игуменомъ. На трейй годъ после своего поставления, именно въ 1646 году, онъ отправился въ Москву и здесь явился съ поклономъ молодому царю Алексею Михайловичу, какъ вообще въ то время являлись съ поклономъ къ царямъ настоятели монастырей. Царю до такой степени понравился кожеозерскй игуменъ, что онъ тотчасъ же велелъ ему остаться въ Москве и, по царскому желанию, патриархъ Iосифъ посвятилъ его въ санъ архимандрита Новоспасскаго монастыря. Место это было особенно важно и архимандритъ этого монастыря скорее, чемъ многие другие, могъ приблизиться къ государю: въ Новоспасскомъ монастыре была родовая усыпальница Романовыхъ; набожный царь часто езжалъ туда молиться за упокой своихъ предковъ и давалъ на монастырь щедрое жалованье. Чем более беседовалъ Алексей Михайловичъ съ Никономъ, темъ более чувствовалъ къ нему расположение. Алексей Михайловичъ былъ изъ таких сердечныхъ людей, которые не могутъ жить безъ дружбы, легко привязываются къ людямъ, которые имъ нравятся по своему складу, и всею душою къ нимъ пристращаются. Алексей Михайловичъ приказалъ Никону ездить къ нему во дворецъ каждую пятницу. Беседы съ Никономъ западали ему въ душу. Никон, пользуясь расположением государя, сталъ просить его за утесненныхъ и обиженныхъ; это было по нраву царю, он еще более пристрастился къ Никону и самъ далъ ему поручение принимать просьбы отъ всехъ техъ, которые искали царскаго милосердия и управы на неправду судей; и Никона безпрестанно осаждали такие просители не только въ его монастыре, но даже на дороге, когда онъ езжалъ изъ монастыря к царю. Всякая правая просьба скоро исполнялась. Никонъ приобрелъ славу добраго защитника, ходатая и всеобщую любовь въ Москве. Вскоре въ судьбе его произошла новая перемена. Въ 1648 г. скончался новгородский митрополита Афанасй. Царь всемъ предпочелъ своего любимца, и бывший тогда въ Москве Iерусалимскiй патриархъ Паисий, по царскому желанию, рукоположилъ новоспасскаго архимандрита въ санъ новгородскаго митрополита. Этотъ санъ былъ вторым по значение въ русской Iерархiи.

Алексей Михайловичъ былъ доверчивъ къ темъ, которыхъ особенно любилъ. Помимо всехъ официадьныхъ властей, онъ возложилъ на Никона наблюдать не только надъ церковными делами, но и надъ мирскимъ управлениемъ, доносить ему обо всемъ и давать советы. Это приучило Никона и на будущее время заниматься мирскими делами. Подвиги нищелюбия, совершаемые митрополитомъ въ Новгороде, увеличивали любовь и уважение къ нему государя. Когда въ новгородской земли начался голодъ, бедствие, какъ известно, очень часто поражавшее этотъ край, Никонъ отвелъ у себя на владычномъ дворе особую палату, такъ-называемую "погребную", и приказалъ ежедневно кормить въ ней нищихъ. Дело это возложено было на одного блаженнаго, ходившаго босикомъ лётомъ и зимою; кроме того, этотъ блаженный каждое утро раздавалъ нищимъ по куску хлеба, и каждое воскресенье отъ имени митрополита раздавалъ старымъ по 2 деньги, взрослымъ по деньге, а малымъ по полденьге. Митрополитъ устраивалъ также богадельни для постояннаго призрения убогихъ и испросилъ у царя средства на ихъ содержание.

Въ письмахъ своихъ къ Никону царь величалъ его "великимъ солнцемъ сияющимъ", "избраннымъ, крвпкостоятельнымъ пастыремъ", "наставникомъ душъ и телесъ", "милостивымъ, кроткимъ, милосердымъ", "возлюбленникомъ своимъ и содружебникомъ" и т. п.; царь поверялъ ему тайное свое мнение о томъ или другом боярине, отъ этого уже тогда въ Москве бояре не терпели Никона, какъ царскаго временщика, и некоторые говорили, что лучше имъ погибать въ Новой Земле за Сибирью, чем быть съ Новгородским митрополитомъ. Не любили его подначальные духовные за чрезмерную строгость и взыскательность.

            Никон находился въ Соловкахъ, откуда онъ долженъ былъ привезти тело Св. Филиппа и со своею многочисленною свитою уже заставилъ чувствовать грубую руку деспота, найденнаго в немъ потомъ церковью и государством. Возвратясь в Москву, Никонъ был избран патриархом, т.е. предложенъ для выбора Собору. Никон предложил свои условия боярам и народу, утвердительный ответъ не заставилъ себя ждать и Никонъ увенчал себе голову белой митрою патриархов, это было 22 июля 1652года".

Б у н т ъ.

            Соборъ 1654 года высказался единогласно. Мы знаемъ уже, что эта формула обычно не соответствовала истине. Кроме того распространился слухъ, будто бы несколько членовъ собора отказались подписать его протоколъ. Коломенский епископъ, Павелъ, даже   подал на него протестъ. Потомъ этотъ документъ былъ опубликованъ и на немъ фигурировала подпись прелата съ оговоркою по поводу числа поклоновъ, принятыхъ въ ритуале.   Мотивы чисто личнаго свойства могли внушить такое поведение   прелату.    Онъ былъ близкимъ родственникомъ одного  изъ конкурентовъ Никона на патриарший престол. Между темъ о немъ сообщили, будто бы онъ энергически защищал мнения, противуположныя принятым решениям, и Никон поверил этой  версии,  сместивъ   епископа съ должности и   заключивъ его въ монастырь, где онъ и исчезъ  безъ следа.

            Дело протестующихъ получило такимъ образомъ перваго мученика и Нероновъ немедленно прибавилъ второе имя къ этому списку. В недре своего изгнания онъ раскаялся, обратился къ царю и къ царице съ письмами, где уже были выражены некоторыя идеи, царившие в приготовляющемся расколе, а именно тезисъ о близкомъ пришествии антихриста, объявленнаго действиями Никона. Онъ проповедывалъ даже въ этомъ смысле въ церкви св. Софии въ Вологде. Переведенный за это въ еще более отдаленный монастырь и содержимый на этотъ разъ въ заточении, онъ убежалъ и, пробывъ несколько месяцевъ въ Соловкахъ, являвшихся въ этотъ моментъ центромъ полуполитической, полурелигиозной агитации, онъ тайком добрался до Москвы и нашелъ тамъ убежище у Бонифатьева. Все еще любя Алексея и продолжая быть его духовникомъ, сохраняя также и вежливыя отношения съ Никономъ, онъ играл, въ двойную игру, но самъ царь сделался его сообщникомъ въ этомъ случае: извещенный о присутствии изгнанника, онъ держалъ его въ тайне отъ патриарха. Тутъ имело большое значение влияние царицы. Будучи нежнымъ супругомъ, Алексий уважалъ убеждения и вкусы своей жены. Занятый в это время войною, онъ могъ обратить лишь очень мало внимания на управление своимъ домашнимъ деломъ. Но  при вмешательстве въ  это дело Марии Ильинишны, там явился и новый очаг оппозиции.   Старый Прокопий Соловнин, самый интимный советник государыни, управитель ея частнаго состояния, очень влиятельный сын этого боярина, его две дочери, интимных подруги, товарки по воспитанию царицы, замужем, одна за воспитателем Алексея, Морозовым, другая за князем Урусовым, все родство, наконец, Марии Ильинишны, Милославские, Хованские были воодушевлены тем же чувством.

            Движение из августейшего терема, найдя там мощную поддержку, распространилось во всем высшем обществе, увлекая за собою, самыя значительныя фамилии Барятинских, Мышецких, Плещеевых, Львовых. Ртищев занял тут центральное положение: его дом сделался замкнутым полем, где с яростью боролись партизаны и  противники новшеств. Потом агитация пробила себе дорогу, она распространилась за столицею, в провинциальных городах и деревнях. Под влиянием грубой руки Никона, клиръ оставался, некоторое время чуждым этой агитации, по крайней мере, наружным образом. Участь коломенского епископа пугала желавших ему подражать. В церквах и монастырях, недовольство новым ритуалом выражалось лишь в глухом ропоте. …

            Показав в начале себя очень строгим, Никон в свою очередь стал колебаться. Алексей вырвался у него из рук и конфликт, разыгравшийся между царем и патриархом, имел до религиознаго кризиса, возбужденнаго одновременно, последствия, которыя можно было предвидеть.

            В августе 1657 года значительный груз исправленных книг был  посланъ въ Соловки для распределения ихъ, по решению между соседними церквами. Будучи в одно и то же время и местомъ изгнания и местом убежища для осужденныхъ и беглецов всякаго  рода этотъ монастырь совсемъ не представлялъ изъ себя спокойствия Фиваиды. Тамъ постоянно бродилъ мятежный духъ. Никон только что отставил князя Михаила Львова, стараго управляюшего Московской типографией во время патриарха Иосифа и одного язь действующихъ вождей реакционнаго движения. Соловецкие монахи точили также зубы на патриарха за старое, происходящее отъ той поры, когда онъ, будучи Новгородскимъ митрополитом держалъ монастырь подъ своею властью.  …

"При известии о смерти "тишайшего" царя взволновался и другой изгнанник. Въ своей тюрьме Ферапонтовского монастыря Никон проливал слезы, но отказался прислать писаное свидетельство прощения. При обращении с просьбой к новому государю, подписал ее: Никонъ, патриархъ. После смерти Алексея Никон не переставал пить, во время  всего поста, предаваясь в пьяном виде всевозможным излишествам, смешанномъ съ грубым развратом, напоил водкою двадцатилетнюю девушку до бесчувствия".

       «Думающий атеист, живущий по совести, сам не понимает, насколько он близок к Богу. Потому что творит добро, не ожидая награды, в отличие от верующих лицемеров». Ганс Христиан Андерсен.

Мельников А.П. Трехсотлетие Смутного времени. 1911г.

"Нижегородцы призывались къ возстанию во имя какого-то царевича Нечая, Алексея Алексеевича, но Нижний остался веренъ законной власти; лазутчики были схвачены и казнены по распоряжению воеводы Голохватова. Вследъ за этимъ ополчение нижегородскихъ дворянъ выступило къ с. Богородскому; после недолгой битвы Богородское и все Березополье было очищено отъ мятежниковъ, прогнаны были разиницы и отъ Ветчака и съ Лысенковскаго перевоза, но въ это время новыя шайки бунтовщиковъ, къ которымъ присоединились мурашкинцы, подступили къ Арзамасу; съ помощью нижегородцевъ и московскаго подкрепления, арзамасскому воеводе Щербатову удалось разбить неприятеля, причемъ множество было захвачено пленниковъ - ихъ судили скорымъ судомъ и всехъ поголовно предали казни; весь Арзамасъ былъ окруженъ виселицами, его ближайшия окрестности, по словамъ одного очевидца, представляли ужасающую картину: на виселицахъ болтались трупы казненныхъ, человъкъ по сорока на каждой, валялись обезглавленные тела, отсеченные головы, раздавались стоны посаженныхъ на колъ.  Въ то времся мятежники осаждали Макарьевский монастырь, раздраженные упорствомъ монаховъ, мятежники переправились черезъ Волгу, окружили монастырь; съ трехъ сторонъ, къ стенамъ привалили бревна и зажгли ихъ. О: Пахомий и находившиейся въ то время въ Макарьевекомъ монастыре сибирский архиепископъ Симеонъ ободряли братию; взявь икону преподобнаго Макария, они обходили по стенамъ съ молебнымъ пениемъ, мятежники стреляли изъ пушекъ, стены монастыря готовы были рухнуть, но монастырь не сдался. Тогда Осиповъ для переговоровъ послалъ въ монастырь мурашкинскаго попа Максима Давыдова: атаманъ обещалъ отступить и больше не возвращаться къ монастырю, если ему будутъ отпущены его казаки. Не желая раздражать буйную шайку, о. Пахомий, посоветовавшись съ братией, отпустилъ казаковъ.

Мятежъ въ пределахъ нижегородскихъ вследъ за темъ вскоре окончательно былъ подавленъ. Казнь Разина усмирила открытое возстание, но брожение безпокойныхъ умовъ продолжалось. Въ то время когда на Волге неистовствовала шайка всякаго сброда, подъ начальствомъ донского казака, въ самой Москве подымалось волнение другого рода, - началось раскольничье движение, во главе котораго стояли люди, принадлежащее къ интеллигентному классу. Если движение "понизовой вольницы" было деломъ низшихъ слоевъ тогдашняго общества, то начало возникновения раскола, наоборотъ, обязано одному изъ первенетвующихъ сословий, высшему духовенству, - сословию, игравшему тогда важную роль въ государстве; первыми пропагандистами раскола, какъ известно, были представители духовной иерархии первыми ихъ адептами-представители высшей аристократии въ Москве. Точно такъ же и насадителями раскола въ разныхъ углахъ России были первоначально люди техъ же высшихъ сословий. Но раскольничья пропаганда вызвала горячия симпатии въ среде народныхъ массъ и почти въ самомъ начале стала деломъ народнымъ.

Расколъ въ нижегородскомъ Поволжье впервые появился на Бору, въ Безводномъ, Работкахъ, Мурашкине, но главнейший центръ раскола образовался вскоре за Волгой, въ лъсахъ керженскихъ и чернораменскихъ. Первыми поселенцами, среди глухихъ дремучихъ лъсовъ на Керженце, были беглый монахъ Смоленскаго Бюзюкова монастыря, Сергей Салтыковъ и Ефремъ Потемкинъ. Ими быль основанъ здесь первый раскольничий скитъ въ 1657 году; урочище, где былъ когда-то этотъ скитъ (близъ дер. Ларионовой, Семеновскаго увзда), и до сихъ поръ называется Смолянами; преемникомъ Салтыкова былъ Дионисий Шуйский, могила котораго и до сихъ поръ почитается раскольниками. При немъ Керженецъ приобреталъ важное значение, своего рода митрополии всей поповщины. Изъ беглецовъ соловецкихъ, довольно важную роль играютъ въ истории местнаго раскола Софонтий и Онуфрий, основатели двухъ толковъ - софонтьевщины и онуфриевщины - и старецъ Арсений, основатель Шарпанскаго скита (уничтоженнаго въ 1849 г.). Арсений, по преданью, пришелъ изъ Поморья, следуя за иконой, несшейся передъ нимъ по небу, эта икона остановилась на Керженце, где и былъ имъ основанъ скитъ. После смерти Дионисия въ 1690 г., на Керженецъ являются двое новыхъ пришельцевъ,- черный попъ Феодосий, бежавший изъ белозерскаго заточения, и пошехонский дворянинъ Феодоръ Яковлевичъ Токмачевъ. Феодосий былъ достойнымъ продолжателемъ Шуйскаго: при немъ Керженецъ достигъ апогея своей славы. Феодосий смело велъ пропаганду старообрядчества и продолжалъ, подобно своему предшественнику, привлекать къ себе  целыя толпы беглецовъ, чемъ и обратилъ на себя внимание властей; начались розыски, его сотрудникъ въ деле пропаганды Токмачев был схвачен, скит уничтожен".